Прозару

Убить непросто

Сергей Емельянов
Зима 1980 года в нашем южном городе была неожиданно снежной и морозной. Был пасмурный хмурый день, с моря дул сырой ветер, и в такую погоду лучше всего сидеть в тепле и смотреть в окно. И вдруг мой такой балдеж прервал телефонный звонок. Звонили из парткома. Заместитель секретаря срочно просил к нему зайти, я пытался – оттянуть эту встречу. Уже больно не хотелось в такую погоду куда-то идти. Но на том конце провода просьбу повторили вежливо, но настойчиво. Спорить было бесполезно.
Пока я топал через весь завод в партком, изрядно продрог. В парткоме меня уже ждали. Партайгеносе Саша Карташов, в недавнем прошлом комсомольский секретарь, поднялся навстречу с улыбкой и представил меня симпатичному крепко сбитому седовласому человеку в зимней летной куртке. Я пожал его крепкую руку и понял, что передо мной фронтовик. Как-то я всегда это легко угадывал. Мы сели и я ждал что дальше? А Саша продолжал
- Вот Игорь Ефимович! Наш гость. Приехал из Москвы в командировку. У него к Вам просьба. – Я невольно повернулся к московскому гостю.
- Понимаете в чем дело, я ведь в Таганроге первый раз, никого не знаю. А мне нужно обязательно посетить могилу моих боевых товарищей, погибших здесь в апреле 43-го и здесь же похороненных. Мне сказали, что Вы можете мне помочь?! Хочу отдать последний долг командиру. Раньше не получалось как-то.
Пока он говорил, я сразу понял, о какой могиле идет речь. Эта история, окутанная множеством легенд и мифов, мне была известна давно.
А было это так. 17 апреля 1943 года при перебазировании 3-го истребительного авиакорпуса с Воронежского фронта на Таманский полуостров, во время перелета с аэродрома Россошь на аэродром Ростов-на-Дону из-за потери ориентировки самолетом-лидером бомбардировщиком Пе-2 эскадрилья капитана Алексея Егорова вышла на занятый немцами Таганрог. По вине штурмана лидирующего самолета, эскадрилья наших истребителей вышла на таганрогский аэродром вместо ростовского. То, что на аэродроме стояло много немецких самолетов никого из наших не смутило, ведь Ростов недавно был освобожден от фашистов и там вполне могли стоять трофейные немецкие самолеты.
Помахав нашим ястребкам крыльями, бомбардировщик отвернул и ушел по своему маршруту, а наши истребители стали садиться. А Таганрог был еще под властью фашистов, хотя до Ростова всего 65 километров, но наши войска шли эти километры с боями почти восемь месяцев. Ведь нужно было преодолеть сильно укрепленную линию Миус-фронта.
А сейчас три самолета Як-1 во главе с Егоровым стали садиться на таганрогский аэродром. Немцы ожидали посадки всей эскадрильи. Но Егоров и Единархов сев, сразу поняли, что попали в западню. Взлететь не удалось. В завязавшемся бою после посадки капитан Егоров погиб, и расстреляв, все патроны, застрелился. Вместе с ним погиб и лейтенант Иван Единархов, подрезанный очередью немецкого автоматчика. А еще один летчик старший сержант О. Горбачев, раненным был захвачен в плен. Еще два наших самолета пытались уйти, но на малой высоте и на тихой посадочной скорости являли легкую цель и были сбиты огнем зенитной артиллерии противника. Летчики старший сержант М. Добытиев и младший лейтенант В. Богатырев погибли вместе с боевыми машинами. После этого трагического боя, фашисты устроили двум нашим пилотам Егорову и Единархову торжественные похороны.
Немецкий генерал, начальник местного гарнизона решил использовать эту трагедию для поднятия морального духа своих вояк и одновременно продемонстрировать местным жителям рыцарский дух фашистов. Так наши летчики были погребены на старом кладбище города с отданием им воинских почестей. Вот такова вкратце история этого трагического эпизода войны.

Памятник Егорова и Единархова на старом кладбище Таганрога
И вот теперь я вижу живого последнего летчика той несчастной эскадрильи, погибшей здесь в далеком 1943 году. Я был изумлен. Конечно же, взяв фотоаппарат, мы с Игорем Ефимовичем и его товарищем, тоже бывшим фронтовиком, отправились на старое уже давно закрытое для погребений городское кладбище. Долго пробирались по засыпанному снегом погосту, пока подошли к нужной могиле. Разгребли снег, положили цветы, постояли, помолчали. О чем говорить на кладбище в такую пору и в такую минуту? Молчание мужское красноречивее всяких слов.
А потом они пригласили меня к себе в номер гостиницы. Нужно было как-то отметить это незаурядное событие. Там выпили и разговорившись. Игорь Ефимович рассказал мне свою непростую военную судьбу. Он был самым молодым из эскадрильи, и когда была дана команда на взлет, он тоже сидел в своем истребителе, и готовился стартовать. Но на взлете неожиданно заглох мотор, и его самолет остался один на аэродроме. Со слезами горечи и обиды молодой пилот провожал взглядом своих товарищей, улетавших на войну.
Не знал он тогда, что у него военная судьба будет не такой короткой и трагической, но и счастливой ее никак назвать было нельзя. Не сразу и не вдруг, а за долгим застольем услышал я эту историю.
После того неудачного старта, он вскоре узнал о трагедии своих товарищей и был переведен в другую эскадрилью. С нею он воевал в небе Тамани, потом Донбасса, заслужил два ордена - Отечественной войны и Красной Звезды. Казалось, судьба его хранила. Но в сентябре того 43-го года на реке Молочной при освобождении Запорожской области, его самолет был сбит в тяжелом воздушном бою. Раненный летчик сумел выброситься из падающего горящего самолета и дернуть за спасительное кольцо парашюта. А потом был провал. В бессознательном состоянии молодой пилот попал в плен. Очнулся в вагоне товарного поезда, где вповалку лежали и сидели раненные и оборванные пленные. Игорь посмотрело на левую руку, рукав гимнастерки был оторван, а рука небрежно обмотана тряпкой, набухшей от крови. Хорошо, что пуля не задела кость и прошла навылет. Ордена были с «мясом» вырваны. Но боль и горечь плена были жуткими.
А потом был лагерь военнопленных летчиков под Одессой, где узники сидели за колючей проволокой на голой пожухлой траве. Охраняли их немцы с автоматами и собаками. Как выжил, наверное, это тоже из разряда чудес. Потом пленных погнали на железнодорожную станцию. При посадке в вагоны пленные летчики едва не были разорваны пьяными русскими полицаями. Их спасли, от, казалось неминуемой жестокой расправы, как ни странно немецкие конвоиры. Они оттеснили полицаев-предателей. А потом была еще долгая дорога по чужой земле. Из лагеря в Польше он пытался бежать с двумя товарищами, но выдали польские крестьяне-хуторяне, куда они обратились за помощью. Так избитый, не пришедший себя после ранения двадцатилетний летчик Игорь Чуриков оказался в печально знаменитом концлагере смерти Бухенвальде. Сколько выпало на его долю там испытаний, сколько там потерял товарищей по несчастью, сколько раз смерть повисала над ним и казалась неизбежной – об можно написать целый роман.
Но Игорь Ефимович рассказал в тот вечер в неуютном гостиничном номере только один случай. Почти ежедневно кто-нибудь из их блока погибал от руки эсесовца Гребса. Это был высокий крепкий белобрысый здоровяк с тяжелым взглядом стальных глаз. Это был истинный ариец, настоящий садист-палач. Он долго издевался, прежде чем убить очередную жертву. Все его люто ненавидели, но что могли поделать узники.
В апреле 1945 года в Бухенвальде узники подняли восстание, и вскоре лагерь был в их руках. Часть охраны была перебита, а часть захвачена восставшими. В их числе был и этот мерзавец Гребс. С разбитым в кровь лицом, огромным синяком под левым глазом, в разорванном черном мундире, он сохранял спокойствие и невозмутимость. Другие ползали на коленях и умоляли о пощаде, этот молча стоял и ждал своей участи. Расстрелять его вызвался Игорь. Он взял трофейный парабеллум и молча показал фашисту - повернись. Тот спокойно посмотрел на него и отрицательно покачал головой. Стреляй в лицо – говорил весь его вид. Казалось такого гада убить - одно удовольствие после всего выстраданного. Игорь поднял пистолет и направил его на фашиста. Тот молча стоял и ждал, взгляд его стальных глаз не выражал, ни ужаса, ни страха. Стоял и спокойно даже с каким-то вызовом смотрел прямо в глаза Игорю. Раздался выстрел. Фашист дернулся и медленно осел на землю…Глаза его так и остались открытыми.
Игорь Ефимович перевел дух, вздохнул, допил стопку водки и тихо сказал.
- А Вы знаете, он мне до сих пор снится. И часто. Убить в бою - это одно, а вот так застрелить …это трудно. И всегда во сне я помню его взгляд, спокойный до выстрела и удивленный после него.
Расстались мы поздно вечером, почти в полночь. А потом долго переписывались. И я узнал еще много трудных подробностей его непростой жизни после плена. А потом переписка наша прервалась… Точнее он перестал мне отвечать. Полагаю, что летчик умер. Последние годы он тяжело болел, перенес два инфаркта. А у меня осталась фотокарточка у могилы его боевых товарищей на старом Таганрогском кладбище и память об этом человеке с такой непростой военной судьбой.
Кстати в Москве Игорь Ефимович Чуриков жил на Таганрогской улице.